Рафи вдруг стало жалко быка. Почему такое прекрасное, отважное и благородное животное обречено погибнуть? Его место не здесь, на желтом песке, который должен вскоре окраситься кровью, а на сочных зеленых лугах, среди таких же великолепных быков…
Из толпы послышались первые шутки. В них не было злобы, лишь ирония и легкое презрение. И хотя мало кто из шутников сам отважился бы выйти против быка, это не мешало им критиковать того, кто, по их мнению, был недостаточно смел. Так бывает — люди требуют, чтобы кто-то шел на смерть для их развлечения, и оказываются очень недовольны, если этот кто-то не торопится расстаться с жизнью. Они считают, что если уж ты вызвался, то должен сделать все возможное, чтобы угодить тем, кто платит тебе звонкую монету. Справедливо это? Наверное, для тех, кто находится в безопасности и рискует лишь своим кошельком, — да. Но для глядящего в глаза смерти на арене такая справедливость иногда становится приговором.
Приговором она стала и для молодого матадора по имени Рауль, который принял свою смерть на площади маленького городка, названия которого он и не знал. Желая угодить толпе и преодолев на мгновение свой страх, он пошел на риск — не стал уводить капоте вбок, встречая быка, а оставил его до последнего момента прямо перед собой. Он все сделал правильно, он не ошибся ни на волос, уходя с линии атаки. Но каблук его туфли попал на небольшой камешек, нога соскользнула, и он потерял равновесие. Совсем чуть-чуть. Но этого чуть-чуть хватило, чтобы плащ остался слишком близко к телу, и правый рог быка вошел в бок матадора, как нож — в кусок слегка подтаявшего масла.
Толпа ахнула. Бык еще несколько раз ударил рогами бесчувственное тело, прежде чем на арену выскочили двое мужчин из актерской труппы. Они отвели плащами торо от лежавшего неподвижно Рауля… Кто-то из местных воспользовался этим моментом, чтобы вытащить раненого матадора с арены. Над телом тут же склонилось несколько человек во главе с фокусником. Рафи не видел со своего места, что там происходит…
Он вообще не видел ничего, кроме стоящего, широко расставив ноги, быка в центре арены. Актеры ограничились лишь тем, что увели торо от Рауля. Теперь они стояли за телегами и, судя по всему, не торопились заменить неудачливого матадора. Бык протяжно и хрипло замычал, словно вызывал на бой следующего смельчака, потом взрыл копытом землю и, сорвавшись с места, обошел мягким упругим галопом круг арены. И снова замер, не найдя достойного противника. Черные лоснящиеся бока тяжело вздымались — матадор успел-таки его утомить. Но маленькие, налитые кровью глазки по-прежнему были полны глухой животной ярости.
Для Рафи мир перестал существовать. Смолкли все звуки. Время стало тягучим, как патока, а потом и вовсе остановило свой бег. Сердце билось тяжело и гулко где-то в горле, словно хотело выскочить на песок арены. Рафи неотрывно смотрел на быка Он видел тягучую слюну, свисающую с черных губ торо, видел трещину на правом роге, оставшуюся после того, как бык боднул телегу, видел его влажную морду и тонкие белые ободки вокруг глаз. Во всей Вселенной остались только два существа — он, мальчик по имени Рафи, едва встретивший свое тринадцатое лето, и этот бык. Бык, уже убивший одного человека и теперь начавший понимать, что к чему. Все остальное утонуло в каком-то густом тумане. Секунда растянулась, задрожала, завибрировала, словно гитарная струна, слишком сильно натянутая на колок… И, наконец, лопнула с бьющим наотмашь по нервам звуком.
Внутри мальчика будто развернулась туго стянутая стальная пружина. Одним прыжком он оказался на арене, в нескольких шагах от быка. Он сам не осознавал до конца, что делает. И даже не пытался думать об этом. Наверное, задумайся он хоть на мгновение о том, к чему может привести его поступок, о том, что он сможет сделать против этого быка, не имея ни опыта, ни достаточно сил, — он никогда бы не решился на этот шаг. Ведь мысль так часто убивает действие. Но как раз никаких мыслей у Рафи в это мгновение не было. Решения за него принимал кто-то другой, уверенный в том, что иначе поступить нельзя. Рафи осталось лишь подчиняться этой непонятной воле, подчиняться беспрекословно, не ища в этих приказах рациональное зерно. Он чувствовал, что лишь в этом сейчас его спасение, и почему-то верил, что этот «кто-то», сидящий глубоко внутри, не подведет.
Так он и оказался на арене перед быком — ни о чем не думая и ничего не желая. Выскочил и замер, примеряясь к быку, который вдруг отчего-то заметно увеличился в размерах. Кто-то бросил ему плащ… Кто-то крикнул: «Пропускай его справа»… Кто-то пронзительно свистнул, словно заменяя звук трубы, подающей сигнал к началу следующей терции.
Рафи сдвинул ноги, выпрямился и, держа плащ перед собой, резко тряхнул им. «Торо! Ю-ю! Ю-ю!» — тонко крикнул он, и ему показалось, что он слышит свой голос со стороны. Бык круто развернулся и уставился на нового противника. Он не спешил нападать. Ему надоело промахиваться и атаковать пустоту. Он хотел бить наверняка. К тому же он уже начал уставать. Человек может вымотать быка не потому, что он выносливее. Вовсе нет. Просто бык вкладывает в бросок всю свою силу, ничего не оставляя про запас. Он отдает всего себя без остатка стремительной и мощной атаке. Человек же расходует силы в соответствии с точным расчетом. Ровно столько, сколько необходимо, чтобы не угодить под рога. Поэтому бык всегда устает быстрее…
Вот и сейчас бык внимательно следил за мальчиком, но нападать не торопился. Если бы это был обычный бык, такой, каких разводят на мясо, он уже давно потерял бы всякий интерес к схватке. Но в жилах этого торо браво текла кровь его предков, для которых бой был единственным смыслом жизни. Которые привыкли убивать и умирать на арене, а не в загоне под ножом мясника. И он все-таки ринулся в атаку.
Бык прошел совсем близко, скользнув горячим влажным боком по груди Рафи. Мальчик покачнулся, но устоял на ногах. В ноздри ударил запах бычьего пота и навоза. Бык сразу развернулся для следующей атаки и буравил взглядом раздражающий плащ. Колени у Рафи мелко подрагивали, он стискивал зубы изо всех сил, чтобы не закричать или не заплакать. Вблизи бык казался не просто крупным, а огромным. Его рога казались мальчику длиной с руку взрослого человека. Он боялся даже подумать о том, что будет, если такой рог хотя бы заденет его.