— Научил, — тихо сказал Рафи.
— Чему же, интересно знать? — хмыкнула Вероника, меняя тряпку.
— Слушать… И не рисовать на песке.
— Что? Какой песок? При чем здесь рисовать? УЖ не бред ли у тебя? — взволнованно спросила она, положив прохладную ладонь на лоб юноши.
— Потом, — слабо улыбнулся Рафи. — Потом объясню… Позже… Сейчас тяжело…
И тут он начал проваливаться куда-то, и с каждой секундой падения боль отступала, отступала, потом стала совсем далекой, едва ощутимой, и он потерял сознание.
Прошло не несколько дней, а почти две недели, прежде чем Рафи смог ходить без помощи посторонних. Все это время Вероника почти не отходила от него, меняла повязки, кормила, умывала… Она даже добилась того, что поменялась местами с Луисом, чтобы и ночью быть рядом с раненым. Правда, «добилась» — это громко сказано. Девушка просто заявилась в фургон со своими вещами и без обиняков сказала Луису, чтобы тот перебирался в ее повозку. Тот даже не попытался возражать. Молча собрался и ушел. Тогда Рафи удивился тому, как взрослые мужчины слушаются эту девушку. Единственным объяснением было то, что она является дочерью хозяина. Вряд ли кто-то захочет портить с ней отношения и тем самым рисковать своим местом в труппе…
Когда Рафи немного окреп, она стала выводить его каждый день на улицу, и они вместе проходили несколько десятков шагов. Впрочем, поначалу проходила лишь Вероника, Рафи же почти висел на ее плече. Но постепенно синяки прошли, голова перестала кружиться при малейшем усилии, и их прогулки стали походить действительно на прогулки, а не на вынос раненого с поля битвы.
Несколько раз Рафи заходил навестить хозяин. Но и здесь Вероника заставила усомниться Рафи в том, кто на самом деле главный в этом цирке.
Девушка внимательно следила за Рафи и, как только видела, что тот начинал уставать, бесцеремонно выставляла отца на улицу. И тот беспрекословно повиновался, словно цирк принадлежал не ему, а его дочке.
Когда шут пришел в первый раз, Рафи был уверен, что сейчас его выгрузят, донесут до какой-нибудь дешевой гостиницы и оставят. Он, превозмогая боль, приподнялся на локте и спросил:
— Ты решил меня выгнать?
Хозяин опустился на сундучок, служивший одновременно стулом, и долго молчал, робко, как показалось Рафи, поглядывая на дочь, невозмутимо занимавшуюся своими делами.
— Нет, Рафи, — откашлявшись, начал он. — Выгонять я тебя не буду. Во всяком случае, пока…
Вероника чем-то громыхнула в полутьме фургона.
— В общем, ты не так уж плохо выступил… Но был слишком уверен в себе.
— Я это понял. Рисунок на песке.
— Да, именно так. Ты придумал себе этого быка и перестал слушать и чувствовать его. Ты слушал и чувствовал себя. За что и поплатился.
— Да. Но я смогу…
— Сможешь, — перебил его шут. — По крайней мере, попытаешься… Я тебе дам эту возможность. Собственно, я для того и пришел, чтобы тебе это сказать. Отдыхай спокойно, Рафи. Но пока лежишь, подумай все-таки о том, чтобы выступать со мной.
— Нет. Я хочу сражаться с быком
— Конечно-конечно… Но все же подумай.
И хозяин ушел. Рафи смог вздохнуть спокойно. Он еще сможет попытаться. Зачем ему так нужно было это, Рафи и сам не знал.
Время пролетело быстро. Молодой крепкий организм и правильный уход сделали свое дело. Ребра еще болели, но уже не так сильно, и Рафи, не теряя больше времени, начал понемногу упражняться с мулетой.
Пока он лежал без дела, у него было много времени подумать. Поиски Марии зашли в тупик. В этом Рафи признался себе честно. То ли что-то напутал тот хозяин таверны по имени Пабло, то ли Мария имела в виду нечто другое, то ли сам Рафи неправильно истолковал ее слова. Как бы то ни было, надежда ее найти стала уж вовсе призрачной. Да и, сказать по совести, она стала казаться чем-то бесконечно далеким, словно приснилось это во сне. Вообще, вся прошлая жизнь теперь казалась Рафи сном. Встреча с Мигелем, поляна в роще, бой с быком, пять лет затворничества, Мария… Все это было подернуто какой-то дымкой. То, что окружало его сейчас, — запах деревянных бортов фургона, пыльных костюмов, лошадей, дыма с улицы, приглушенные голоса репетирующих артистов, шаги и дыхание Вероники — все это было настоящим Это и была его жизнь. А те смутные образы прошлого… Будто прочитанный рассказ о чужой жизни. Местами интересный, местами волнующий, местами печальный, но всего лишь рассказ, выдумка, плод чужого воображения.
Если уж говорить всю правду, то мелькнула у Рафи мысль, что ведь можно вернуться домой. Мария к этому времени могла закончить свое путешествие. Что, если она ждет его там, на берегу реки? Ждет, как ждал когда-то он… Но отчего-то идея вернуться не привлекла Рафи. Слишком слабой была надежда и слишком сильным было желание одолеть быка, доказав себе и всем, что он чего-то стоит, даже не имея возможности видеть. Поэтому он остался. И запретил себе даже думать о возвращении. Он всегда успеет побывать дома. В конце концов, это можно сделать и сразу после победы над быком. Месяцем раньше, месяцем позже… Какая теперь разница. Мария сама виновата — не нужно было играть с ним в какие-то непонятные игры.
Да и что такое любовь к женщине по сравнению с любовью к мечте? Стоит ли отказываться от второй, чтобы получить сомнительное счастье познать до конца первую? Рафи решил, что не стоит. Все успеется, не надо спешить. К тому же ведь были слова «следуй за артистами»? Были. Напутали, не напутали, этого он точно не знает. Сделал так, как услышал. В чем его можно упрекнуть?
Так, успокаивая сам себя, Рафи принял решение не вмешиваться в ход событий. Его ждал бык. И все остальное не имело значения.
Обычно быка, который должен принять участие в корриде, держат подальше от людей. Если торо хоть раз увидел человека с капоте, он уже считается негодным для боя. Он становится слишком опасным. Он уже знает, что будет делать человек и как с ним можно справиться. Поэтому настоящий боевой бык вступает в схватку с человеком только один раз за всю жизнь. Независимо от исхода поединка… Убьют его, или он всадит рог в матадора, не важно. Больше он никогда не выйдет на арену.